Диктаторами и тиранами не рождаются, уж точно не в семьях деревенских кузнецов.
«Политические деятели Артейи: биографические очерки»
Дж. Стюарт
«Политические деятели Артейи: биографические очерки»
Дж. Стюарт
История Ларты.
Деревню, где я родился, сожгли, когда мне было четыре.
В тот день в кузнице отца кроме нас двоих была Ланти, дочка травницы, которую та, уходя в лес собирать целебные растения, всегда оставляла у нас. Одни Четверо знают, почему женщине казалось, что так надежнее, чем оставить девочку у одной из своих подруг, но именно это спасло Ланти жизнь.
еще 1200 слов и 1 картинкаНабегавшись во дворе, мы с Ланти играли на полу кузницы. Внутри бегать было строго-настрого запрещено, поэтому здесь я обычно смотрел за работой отца, а Ланти плела мне косы, или, скорее, сооружала на моей голове птичье гнездо. Я отмахивался от её телячьих нежностей и усаживал её на лавку, но она с неотвратимостью восхода солнца возвращалась к своему занятию.
Должно быть, теларцы напали после полудня, потому что я помню, как отец, подхватив клещами последнюю выкованную подкову и отправив её в ведро с водой, положил молот на наковальню, подхватил нас обоих подмышки и понес обедать в дом. Тогда мы и услышали крики с восточной стороны деревни. Отец оставил нас, вышел из кузницы, почти сразу вернулся, и, схватив нас с Ланти в охапку, подтащил к двери погреба и рывком распахнул её. Он что-то сказал напоследок, перед тем, как затолкнуть нас обоих внутрь. Я так и не вспомнил, что. Наверное, «сидите тихо». Отец взял молот, не один из рабочих молотков, а огромный железный молот, висевший на стене кузницы, и вышел наружу. Стоя на лестнице и приподняв крышку погреба, я смотрел на него в последний раз — темный силуэт в широком дверном проеме. Потом крышка стала слишком тяжелой, и я опустил её.
Крики были слышны уже и в закрытом погребе, крики и топот копыт — тогда мне показалось, что лошадей было не меньше сотни. В деревне никогда не было столько лошадей. В темноте мне захотелось расплакаться от страха, но за моей спиной уже заревела Ланти. Сев рядом с ней, я уговаривал её замолчать. Уговоры не помогали, тогда одной рукой я обнял её за плечи, а другой зажал ей рот и принялся нашептывать девчонке на ухо, что приедут люди лорда и спасут деревню, перебьют всех бандитов и прогонят их прочь. Ланти уже устала от слез и уснула, а я все говорил, пока голос у меня не осип и сам я не провалился в сон.
Теларские бандиты прокатились по селению сокрушительной, испепеляющей волной. Я не видел, но слышал, как эта волна бушевала над нами. Прямо над головами у нас топали и перелаивались на своем языке теларские бандиты — работа моего отца понравилась им, и они выгребли кузницу подчистую, срывая со стен готовые мечи, подковы, бороны и плуги вместе с верстаками, на которых они лежали или висели. Бандиты убрались, но напоследок, видимо, подожгли крышу. Если бы стены были деревянными, мы так и остались бы в том погребе, или испеклись, или задохнулись бы от дыма. Но крыша была единственным, что могло сгореть, и какое-то время мы чувствовали запах горящей соломы и дерева. Потом с ужасным треском и грохотом на пол кузницы обвалились балки. Помню, что мы забились в самый дальний и темный угол и сидели так очень долго. Давно стихли крики умирающих, потом голоса мародеров, потом топот лошадиных копыт, когда банда уезжала, а мы все сидели, не двигаясь с места, то засыпая, то просыпаясь снова, обессилевшие от слез и голода, но больше всего — от страха.
Однажды, проснувшись, я увидел свет через щель в крышке погреба. Поднявшись по лестнице, я приник к этой щели одним глазом и пытался что-нибудь рассмотреть. Ничего не было видно, кроме неба вверху. Слышно тоже ничего не было, стояла глухая тишина, какую я слышал раньше только раз, в чаще леса, куда меня однажды взял с собою отец. Такой тишины не бывает, если вокруг есть живые люди. Хотелось есть, и чтобы найти еду, надо было выбраться наружу — однако крышку приподнять я так и не смог, как ни пытался. Я сполз по лестнице вниз и сел, привалившись к ней спиной. На этот раз слезы все-таки полились у меня из глаз — от обиды, усталости или голода, а может, от всего вместе. Ланти подошла ко мне так тихо, что я заметил её, только когда она села напротив и протянула руку, чтобы погладить меня по волосам — прямой ладошкой со сжатыми вместе пальцами, как маленькая. Ну, она и была маленькая.
— Не бойся, — сказала эта малявка, хлопая ресницами. — Люди ловда пвидут и нас спасут. Подтверждая необходимость спасения, наши животы заурчали в унисон.
Люди лорда Марива действительно спасли нас, хотя и не спасли деревню. Они и не могли бы: поселение было слишком крошечным, чтобы держать в нем гарнизон, и располагалось слишком далеко, чтобы, даже завидев издалека дым, кто-то успел добраться сюда вовремя. Они приехали только на другое утро после резни. А может, через день, ведь я не помню, сколько мы просидели в том погребе. Если бы не они, мы бы так и не выбрались: крышку погреба придавило обломком балки, так что мы с Ланти не подняли бы её и вдвоем.
Проснувшись в очередной раз, я услышал наверху голоса. Решив, что это вернулись теларцы, я перепугался так, что у меня застучали зубы и затряслись руки. Потом я расслышал артейскую речь. Это были свои, и это был шанс выбраться наружу. Я подскочил, и заколотил в крышку погреба. Хотел закричать, чтобы нас вытащили оттуда, но получался не крик, а детский рев, хриплый и бессловесный.
Нас вытащили из погреба, как двух вонючих, грязных и скулящих щенят. Солдаты смотрели на нас, не зная, что с нами делать, а мы смотрели на деревню, от которой осталось черное, ощетинившееся горелыми обломками бревен пепелище. Целыми остались стены кузницы да колодец посередине деревни. Командир отряда велел двум солдатам посадить нас с собой в седла и те, морща носы, повиновались. Нас отвезли в Тиент, городишко за два дня пути верхом от деревни, откуда и прибыл отряд. На привале я впервые набрался смелости, чтобы спросить, что стало с жителями деревни. Оторвавшись от миски с похлебкой, командир посмотрел на меня и покачал головой: «Никого не осталось, ты что, малец. Ты и сам видел, что там. Проклятый Телар.» Проклятый Телар. Вряд ли вояка, чье лицо уже стерлось из моей памяти, произнес эти слова с той ненавистью, с какой они всегда с тех пор звучали в моей памяти.
В Тиенте нас отдали в приют при храме Четверых. На следующий год из приютских детей стали набирать учеников в монастырскую школу в столице провинции, Мариве. Взяли нас с Ланти и еще одного мальчишку. Следующие восемнадцать лет мы провели в Мариве, вернее, в расположенном бок о бок с городом монастыре Четверых. Территория монастыря была огромной и очень красивой. Декоративные парки, фруктовые сады, пшеничные поля за стенами — люди Четверых не зависели от труда крестьян и милости лорда земель, обеспечивая себя самостоятельно. Это было своего рода государство в государстве.
Несмотря на то, что и наукам, и магии, и обращению с оружием обучали нас только монахи, сами мы не были послушниками. Не сразу, только на второй или третий год нам объяснили, что нас набрали, как подходящих кандидатов на смену нынешним Немертвым Хранителям Артейи. Обучение должно было продлиться еще двадцать один год. Двадцать один год давался нам на размышления и выбор — хотим ли мы принять на себя такую ответственность и принести такую жертву. Мне не требовалось столько времени, свой выбор я сделал в тот же день, и никогда ему не изменял: проклятый Телар никогда не придет в Артейю с огнем, железом и своей низведенной до роли оружия магией, если это будет зависеть от меня.
В монастыре я узнал, что границы Артейи до нападения на нашу деревню охранялись постольку поскольку. Много лет до этого отношения с соседним Теларом считались нейтральными и страны жили в мире — за все время правления их нового короля не было нападений на приграничные поселения, сошли на нет распри и припоминание старых долгов. Позже оказалось, что все это было затишьем перед бурей, в которой крошечная деревенька на границе стала только первой потерей.
___________
Примечание: Конечно, следует помнить, что Ларта рассказывает свою историю, еще будучи живым.