I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Записи с темой: МЫсли вслух, МыСлИ вСлУх, мысли вслуХ (11)
четверг, 06 января 2011
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
«Поболеть за хороших» для меня вообще редкость, обычно я найду в повествовании какого-нибудь мерзавца, или хоть на худой конец просто мужика с дурным характером (причем "мужик" тут следует читать в самом хорошем смысле, а "дурной характер" — в самом плохом), всем вокруг постылого, и нежно и трепетно наблюдаю за его перемещениями по сюжету. Но, если уж персонаж мне полюбился, то головы ему не сносить, так уж повелось, и ныне, и присно, и вовеки... аминь. Одна вон ВБП таких в живых оставляет, последний пример тому — широко известный в узких кругах А.. Ну и спасибо ей за это, хоть где-то можно обойтись без очередной «мертвой души». А то уж близок тот час, когда они толпами будут взирать на меня из темноты, храня свое дурацкое достоинство, и ухитряясь при этом назойливо и молчаливо молить о сочинении про них чего-нибудь до соплей мерисьюшного.
Джордж Мартин дело другое. Тут брутально, кроваво и жизненно. Коли хоть охвостье совести и/или долга у персонажа наружу пробилось — так его за это охвостье живо дверным косяком и прищемят. И тут уж кому как придется — кто разбитым носом отделается, а кому и голову с плеч. Да, почему это вдруг вспомнились совесть и долг? Речь же вроде бы идет о мерзавцах и мужиках с дурным характером. Ну все очень просто, не станем лукавить, именно это и привлекает ведь женские глазки и сердечко в нехороших персонажах. Ах, а как он вот тут благородно поступил! Ну и фиг с ним, что положил толпу безвинного народа, и вообще никогда никому доброго слова не сказал. Но вот тут-то, тут! Ах. И начинаются поиски объяснений его бесчисленным злодействам. (Второй вариант, «Ах, какая у него несчастная судьба!», тоже прокатывает на ура.)
Этот Джордж М., этот, не побоюсь этого слова, писатель заставил меня сначала болеть за хорошего — со всех сторон хорошего, как ни посмотри — персонажа, а потом взял, да и убил его. (Планирующим читать, или читающим в данный момент просьба не беспокоиться о спойлерах, все равно я не скажу, о каком томе книги идет речь. А убивает он там в каждой книжке приличное количество народу.)
Ну ладно, отпустило, читаем дальше, а дальше у нас что? Дальше у нас войны и хитросплетения интриг, все прекрасно, можно «болеть за любимую команду», не отвлекаясь на мелочи вроде всяких харизматических личностей. Все кругом интриганы, предатели и сволочи — все равноценно интересны, а потому никто особенно не интересен.
И тут — «Девочка, хочешь няку? Ння-ка!» — на сцену выпихивают аж сразу двоих отборных мерзавцев. Свет таких не видывал, вот правда. Обоих и самое последнее отребье испугается, ан гляди-ка. Один как может оберегает дуру-девку от царственного женишка с придурью, а второй, вместо того чтоб тихонько, в полном согласии со своей подлой натурой, прирезать другую, заявляет, видите ли, что должен ей. И долги, видите ли, всегда отдает.
Ставлю на то, что обоим осталось недолго.
В общем, Джордж Мартин — мерзавец. В том самом исключительном смысле этого слова, который применим только к человеку, который что-то делает очень хорошо. Ну вроде "ай да Пушкин, ай да сукин сын!".
PS:
Я не буду ходить на фанфикшн.нет, не дочитав книгу.
Я не буду ходить на фанфикшн.нет, не дочитав книгу.
Я не буду ходить на фанфикшн.нет, не дочитав книгу.
Джордж Мартин дело другое. Тут брутально, кроваво и жизненно. Коли хоть охвостье совести и/или долга у персонажа наружу пробилось — так его за это охвостье живо дверным косяком и прищемят. И тут уж кому как придется — кто разбитым носом отделается, а кому и голову с плеч. Да, почему это вдруг вспомнились совесть и долг? Речь же вроде бы идет о мерзавцах и мужиках с дурным характером. Ну все очень просто, не станем лукавить, именно это и привлекает ведь женские глазки и сердечко в нехороших персонажах. Ах, а как он вот тут благородно поступил! Ну и фиг с ним, что положил толпу безвинного народа, и вообще никогда никому доброго слова не сказал. Но вот тут-то, тут! Ах. И начинаются поиски объяснений его бесчисленным злодействам. (Второй вариант, «Ах, какая у него несчастная судьба!», тоже прокатывает на ура.)
Этот Джордж М., этот, не побоюсь этого слова, писатель заставил меня сначала болеть за хорошего — со всех сторон хорошего, как ни посмотри — персонажа, а потом взял, да и убил его. (Планирующим читать, или читающим в данный момент просьба не беспокоиться о спойлерах, все равно я не скажу, о каком томе книги идет речь. А убивает он там в каждой книжке приличное количество народу.)
Ну ладно, отпустило, читаем дальше, а дальше у нас что? Дальше у нас войны и хитросплетения интриг, все прекрасно, можно «болеть за любимую команду», не отвлекаясь на мелочи вроде всяких харизматических личностей. Все кругом интриганы, предатели и сволочи — все равноценно интересны, а потому никто особенно не интересен.
И тут — «Девочка, хочешь няку? Ння-ка!» — на сцену выпихивают аж сразу двоих отборных мерзавцев. Свет таких не видывал, вот правда. Обоих и самое последнее отребье испугается, ан гляди-ка. Один как может оберегает дуру-девку от царственного женишка с придурью, а второй, вместо того чтоб тихонько, в полном согласии со своей подлой натурой, прирезать другую, заявляет, видите ли, что должен ей. И долги, видите ли, всегда отдает.
Ставлю на то, что обоим осталось недолго.
В общем, Джордж Мартин — мерзавец. В том самом исключительном смысле этого слова, который применим только к человеку, который что-то делает очень хорошо. Ну вроде "ай да Пушкин, ай да сукин сын!".
PS:
Я не буду ходить на фанфикшн.нет, не дочитав книгу.
Я не буду ходить на фанфикшн.нет, не дочитав книгу.
Я не буду ходить на фанфикшн.нет, не дочитав книгу.
вторник, 14 сентября 2010
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Крутилось весь день в голове:
«Когда я на почте
служил мертвяком...»
То есть нет, я знаю, как там в оригинале. Очень хорошо знаю, и тем не менее.
Это что-то такое прэтчеттовское. Рег Шу, борец за права мертвецов, работающий на Почтамте, как-то так.
«Когда я на почте
служил мертвяком...»
То есть нет, я знаю, как там в оригинале. Очень хорошо знаю, и тем не менее.
Это что-то такое прэтчеттовское. Рег Шу, борец за права мертвецов, работающий на Почтамте, как-то так.
вторник, 11 мая 2010
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Залы старого дворца пусты и холодны. Где раньше звучал смех, теперь живет одна лишь вьюга. Здесь так холодно, что замерзло даже время. Если бы в замке были песочные часы, в них не сыпался бы песок. Здесь так тихо, что беззвучен даже ветер. Ветер и снег — единственное, чему позволено двигаться в этом замершем месте. Ветер приносит снег в ладонях, бросает его горстями сквозь проломы в стенах, медленно, по снежинке, роняет через обрушившуюся крышу на обледенелый пол, в котором отражается то бледное небо, то темные тучи. На пьедестале — алтаре? — в центре одной из зал лежит мужчина. Когда-то владелец замка и правитель многих земель. Ныне — пленник ледяного безвременья, навеки погруженный в сон. Его тело так же твердо и холодно, как лед, и кажется, становится прозрачнее год от года. Когда на лицо падает снежинка, веки вздрагивают, с ресниц осыпаются иголочки инея, и кажется, что в следующий миг спящий откроет глаза. Но этого, конечно, никогда не происходит.
понедельник, 11 января 2010
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Страстно люблю, когда язык коверкают те, кто в общем и целом пользуется им верно и точно, расставляет нужные знаки препинания, а также и прочие разные штуки вроде «жи-ши» как дышит — не думая. И вдруг, изредка, вместо ровной, убаюкивающей правильности литературной речи — «превед». Или там, «дык!». Этакий маячок, вроде тебе подмигнули. С опечатками — то же. Пропущенная буква мила посреди увлекательного, грамотного текста на несколько тысяч знаков, как мила родинка на красивом лице. Барышни осьмнадцатого века рисовали их нарочно, и были, определенно, правы.
Нетрудно догадаться, что при этом я люто ненавижу, когда человек, не умеющий связать двух слов так, чтоб падежи были согласованы, да что там падежи — чтоб хоть ясно было, чего хотел сказать-то! — когда вот такой человек позволяет себе разные вольности в отношении письменной речи. Чтоб писать на олбанском, надо сначала знать русский, это не я говорю, это, как обычно, «украдено до нас».
Чтоб лишних вопросов не возникало — я употребляю, да. Но в меру, ибо собственная моя грамотность тоже довольно умеренна.
Нетрудно догадаться, что при этом я люто ненавижу, когда человек, не умеющий связать двух слов так, чтоб падежи были согласованы, да что там падежи — чтоб хоть ясно было, чего хотел сказать-то! — когда вот такой человек позволяет себе разные вольности в отношении письменной речи. Чтоб писать на олбанском, надо сначала знать русский, это не я говорю, это, как обычно, «украдено до нас».
Чтоб лишних вопросов не возникало — я употребляю, да. Но в меру, ибо собственная моя грамотность тоже довольно умеренна.
воскресенье, 18 октября 2009
00:15
Доступ к записи ограничен
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 04 июля 2009
01:06
Доступ к записи ограничен
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 29 апреля 2009
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
«Люди тянутся не к умным, а к сильным». Данное утверждение может быть верным только в одном случае — если не считать ум силой. Если же отсечь первую часть высказывания, то можно, извернувшись, доказать, что оно, теперь звучащее, как «люди тянутся к сильным», верно полностью. Нет, не истина в последней инстанции, не абсолютный закон человеческого общения, но правда-во-многих-лицах. «Силу» в другом существе всякий видит, исходя из собственных представлений об этой самой силе. В чем сила, брат? В деньгах? Для кого-то — да. Для кого-то — в умении отстоять свое мнение любыми средствами. Во многих знаниях (и многих печалях). В способности выйти из Матрицы. В мидихлорианах. ) В любви к жизни. В физической красоте. В красоте слов. В каких-то навыках и умениях, которыми не обладает, но очень хотел бы обладать смотрящий. В чем-то еще, мне не выдумать всех причин, по которым можно счесть другого сильным. В этих качествах можно можно разглядеть обладание силой, не обязательно во всех вместе, и не обязательно в каждом в отдельности, суп-набор у каждого свой.
Сила, бесспорно, привлекательна.
И может быть слабостью с точки зрения того, кто ею, якобы, обладает. Может быть, даже позорной слабостью. Поганенький диссонанс, да?
А о привлекательности слабости, об ответственности за все на свете (вообще за все, да), и непреодолимом желании опекать мы тоже, возможно, поговорим. Но в другой раз.
Сила, бесспорно, привлекательна.
И может быть слабостью с точки зрения того, кто ею, якобы, обладает. Может быть, даже позорной слабостью. Поганенький диссонанс, да?
А о привлекательности слабости, об ответственности за все на свете (вообще за все, да), и непреодолимом желании опекать мы тоже, возможно, поговорим. Но в другой раз.
вторник, 23 декабря 2008
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Невидимые ледяные колокольчики звенят в воздухе, декабрь. Прозрачными твердыми пальцами мороз трогает окно, декабрь. Огоньки в густой темноте плавятся, растворяются в ночи непроглядной, декабрь. Снег пушистой манной валится с неба, льнет к деревьям, и к окнам, и к прохожим, декабрь. Холодный ветер хватает за уши и за пальцы, декабрь. Только в кругу, у очага — спасение. Декабрь, что уж тут. Каждое возвращение домой — праздник и победа. Граница между внешним и внутренним, своим и чужим, благим и враждебным воздвигается заново, четче и четче. Декабрь. Обещание чуда в конце, ожидание волшебства, рассыпанная в воздухе пыль с крылышек фей, искрится, сияет. Декабрь.
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
И вдруг он обнаружил, что он один. У него никого не было. Вокруг спят люди, и все они любят меня, я это знаю, я много раз это видел. И все-таки я один, словно они вдруг умерли или стали моими врагами.
И где моя трубка, в конце концов?..
Я знаю, что нужно сделать, чтобы вязкое ощущение бессмысленности собственного бытия наконец отступило. Нужно что-то сотворить — из слов или линий. Если это понравится хоть кому-нибудь, то неоправданность моего существования разожмет челюсти и втянет когти. На время. Долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается, поди туда не знаю куда, давай пошлем царевича за смертью? Да его только за смертью и посылать. Туда, в страну вечной юности, в зеленый яблоневый сад, где нет болезней, нет невзгод, и вранья тоже нет.
Да, вот... нужно что-нибудь сотворить, да только ресурс кончился, сколько веревочке ни виться, а Урд, Верданди и Скульд больше положенного не спрядут, не делают они одолжений, да и славно, и пусть.
И где моя трубка, в конце концов?..
Я знаю, что нужно сделать, чтобы вязкое ощущение бессмысленности собственного бытия наконец отступило. Нужно что-то сотворить — из слов или линий. Если это понравится хоть кому-нибудь, то неоправданность моего существования разожмет челюсти и втянет когти. На время. Долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается, поди туда не знаю куда, давай пошлем царевича за смертью? Да его только за смертью и посылать. Туда, в страну вечной юности, в зеленый яблоневый сад, где нет болезней, нет невзгод, и вранья тоже нет.
Да, вот... нужно что-нибудь сотворить, да только ресурс кончился, сколько веревочке ни виться, а Урд, Верданди и Скульд больше положенного не спрядут, не делают они одолжений, да и славно, и пусть.
четверг, 25 октября 2007
12:42
Доступ к записи ограничен
I am a leaf on the wind; watch how I soar.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра